Первое - это зарница восхода "зарева искусства":
Там человек сгорел
Фет
Как тяжело ходить среди людей
И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!
10 мая 1910 Александр Блок.
А это уже - комета.
Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда.
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность —
Волосатая звезда древних!
10 мая 1921, Марина Цветаева.
Третье - лучик в тумане обыденности:
Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда.
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность —
Волосатая звезда древних!
10 мая 1921, Марина Цветаева.
Третье - лучик в тумане обыденности:
Льет без конца. В лесу туман.
Качают елки головою:
"Ах, боже мой!" - лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке темной у окна
Сидит и ложкой бьет ребенок.
Мать на печи, - все спит она,
В сырых сенях мычит теленок.
В сторожке грусть, мушиный гуд...
- Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут, цветы цветут
И травы ярки, как медянка?
- Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой.
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит теленок, как немой,
И клонят горестные елки
Свои зеленые иголки:
"Ах, боже мой! Ах, боже мой!"
10.V.1923, Иван Бунин
Качают елки головою:
"Ах, боже мой!" - лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке темной у окна
Сидит и ложкой бьет ребенок.
Мать на печи, - все спит она,
В сырых сенях мычит теленок.
В сторожке грусть, мушиный гуд...
- Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут, цветы цветут
И травы ярки, как медянка?
- Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой.
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит теленок, как немой,
И клонят горестные елки
Свои зеленые иголки:
"Ах, боже мой! Ах, боже мой!"
10.V.1923, Иван Бунин
Четвертое - письмо близкому человеку, воспоминание о теряемом
Письмо сестре
О Дельвиге писал наш Александр,
О черепе выласкивал он
Строки.
Такой прекрасный и такой далекий,
Но все же близкий,
Как цветущий сад!
Привет, сестра!
Привет, привет!
Крестьянин я иль не крестьянин?!
Ну как теперь ухаживает дед
За вишнями у нас, в Рязани?
Ах, эти вишни!
Ты их не забыла?
И сколько было у отца хлопот,
Чтоб наша тощая
И рыжая кобыла
Выдергивала плугом корнеплод.
Отцу картофель нужен.
Нам был нужен сад.
И сад губили,
Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко... Семь...
Иль восемь лет назад.
Я помню праздник,
Звонкий праздник мая.
Цвела черемуха,
Цвела сирень.
И, каждую березку обнимая,
Я был пьяней,
Чем синий день.
Березки!
Девушки-березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод.
Сестра! Сестра!
Друзей так в жизни мало!
Как и на всех,
На мне лежит печать...
Коль сердце нежное твое
Устало,
Заставь его забыть и замолчать.
Ты Сашу знаешь.
Саша был хороший.
И Лермонтов
Был Саше по плечу.
Но болен я...
Сиреневой порошей
Теперь лишь только
Душу излечу.
Мне жаль тебя.
Останешься одна,
А я готов дойти
Хоть до дуэли.
"Блажен, кто не допил до дна" *
И не дослушал глас свирели.
Но сад наш!..
Сад...
Ведь и по нем весной
Пройдут твои
Заласканные дети.
О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили...
Чудаки на свете.
1925, напечатано впервые
10 мая 1925 года, в газете Бакинский рабочий
Есенин адресовал письмо своей сестре, Екатерине Александровне. В своих воспоминаниях она рассказала: "У нас (в Константинове) по всему участку росли ползучие вишни, которые доставляли много хлопот нашим родителям: им нужна земля под картошку. Нам, детям, много огорчений приносила вырубка сада и вспахивание его сохой или плугом… Но цепкие растения с каждым годом ползли все дальше и дальше, упорно отвоевывая себе право на жизнь. Стоявший на огороде амбар кругом зарос вишневыми кустами, а за ним была уже целая вишневая роща, сквозь которую трудно было пробраться. Непередаваемо хороши были эти сады, когда они цвели. Бывало, выйдешь из дому в сумерки или ранним утром — все бело на розовом фоне заката или утренней зари. Тишина. Залюбуешься этой красотой и забудешь о всех житейских невзгодах и забота"
О Дельвиге писал наш Александр - речь идет о стихотворении А. С. Пушкина «Послание Дельвигу» («Прими сей череп, Дельвиг, он…», 1827).
Блажен, кто не допил до дна - парафраза строк восьмой главы романа Пушкина «Евгений Онегин»: «Блажен, кто праздник жизни рано // Оставил, не допив до дна // Бокала полного вина…» (строфа LI).