А сердце еще не сгорело в страданье,
Все просит и молит, стыдясь и шепча,
Певучих богатств и щедрот мирозданья
На этой земле, золотой как парча:
Неведомых далей, неслышанных песен,
Невиданных стран, непройденных дорог,
Где мир нераскрытый — как в детстве чудесен,
Как юность пьянящ и как зрелость широк;
Безгрозного полдня над мирной рекою,
Куда я последний свой дар унесу,
И старости мудрой в безгневном покое
На пасеке, в вечно шумящем лесу.
Я сплю, — и все счастье грядущих свиданий
С горячей землею мне снится теперь,
И образы невоплощенных созданий
Толпятся, стучась в мою нищую дверь.
Учи же меня! Всенародным ненастьем
Горчайшему самозабвенью учи,
Учи принимать чашу мук — как причастье,
А тусклое зарево бед — как лучи!
Когда же засвищет свинцовая вьюга
И шквалом кипящим ворвется ко мне —
Священную волю сурового друга
Учи понимать меня в судном огне.
1941
* * *
Я в двадцать лет бродил, как умерший.
Я созерцал, как вороньё
Тревожный грай подъемлет в сумерках
Во имя гневное твоё.
Огни пивных за Красной Преснею,
Дворы и каждое жильё
Нестройной громыхали песнею
Во имя смутное твоё.
В глуши Рогожской и Лефортова
Сверкало финок остриё
По гнездам города, простертого
Во имя грозное твоё.
По пустырям Дорогомилова
Горланило хулиганьё
Со взвизгом посвиста бескрылого
Во имя страшное твоё.
Кожевниками и Басманными
Качало пьяных забытьё
Ночами злыми и туманными
Во имя тусклое твоё.
И всюду: стойлами рабочими,
В дыму трущоб, в чаду квартир,
Клубился, вился, рвался клочьями
Тебе покорствующий мир.
1941
* * *
В этот вечер, что тянется, черный,
Как орнаменты траурной урны,
Демиургу о ночи злотворной
Говорила угрюмая Карна:
Дева горя, что крылья простерла
С Колымы до дунайского гирла,
От Фу-Чжанга — китайского перла —
До снегов Беломорского Горла.
— Видишь — мир, точно рампа театра:
Он притих — ни дыханья, ни ветра;
Рим, Москва, Рейкиявик и Маттра —
Все трепещут грядущего утра!
Беспредельны его гекатомбы,
Фиолетовы голые румбы,
От полярных торосов до римбы
Опаленные заревом бомбы.
— Я не знаю, какое деянье
Роком Мне суждено
Воздаяньем за час нисхожденья
К древней Дингре на дно,
И за то, что наш сын, уицраор,
Искривил путь миров:
На любую расплату и траур
Я готов.
— Горе!.. Хищным, как адские рыфры,
Будет день, именуемый «завтра»;
Его жертв необъятная цифра
Всех поглотит — от финна до кафра!
Только смутно, сквозь хлопья отребий
Жизни нынешней, тесной и рабьей,
Сквозь обломки великих надгробий,
Различаю далекий Твой жребий.
Слышу: вот, исполняются меры,
Вижу: рушатся в пепел химеры,
И расходится маревом хмара
Вкруг Твоей голубой Розы Мира.
Как хорал — лепестки ее сферы —
Мифы, правды, содружества, веры,
Сердце ж Розы — пресветлое чудо:
Ваше с Навною дивное чадо.
— Ныне верю, что толщу тумана
Взор твой смог превозмочь:
Это близится Звента-Свентана,
Наш завет, наша Дочь!
Воплощаем Ее над народом
В запредельном Кремле:
Небывалое в нем торжество дам
Изнемогшей земле!
— Да: пред Ней преклонились синклиты,
Все затомисы гулом залиты —
Ликованьем эфирных соборов,
Светозвоном всех клиров и хоров!..
Береги же свое первородство —
Лишь Тобою прочтенное средство —
Мир восхитить из злого сиротства
В первопраздник
Всемирного
Братства!
И, сказав, подняла свои крылья,
Отлетела премудрая Карна,
Духовидческим вещим усильем
Вся пронизана, вся лучезарна.
1958, Даниил Андреев.