Падает снежок: светло и бело.
Останься в гостях, мой друг, немного,
Здесь мокрые хлопья стучат в стекло,
А за окном чернеет дорога.
В гостях, при свечах, затопили печи,
Хозяйка сидит на диване и молчит,
Шумит непогода, наплывают свечи
И нудно поют дрова в печи.
Романтика – значит гитары и пряники,
И низкий голос за плечом моим,
Недопитый чай стынет в стакане,
Недоконченная жизнь уплывает как дым.
Безалаберно холостяку в спальне,
Он читает Маркса, курит и злится:
– Какой-то старик, бородатый и нахальный,
Написал чушь, да изволь учиться. –
Так он думает, протирая пенсне,
А услышав гитару, увидев мокрые снежинки,
Затихнув, думает: – Ранний снег
Как в детстве на раскрашенной картинке… –
И снова читает Маркса. –
Басы гудят
Как шмели, трещат свечи,
Хозяйка и гость сидят и молчат,
Теперь говорить совершенно не о чем.
– Какие тонкие руки у тебя, Наташа,
Что ж, спой мне про шарабанчик
да про Колчака,
Да пожалуйста, дорогая, сегодня не кашляй,
Не кутайся в платок, тепло без платка.
Тепло – в сухом воздухе плавает дымок,
Ворочает кочергой кто-то в передней…
Про казарму спой, да про Колчака,
Да про кабак соседний. –
Снова гудит гитара. Стол и стаканы
Вытеснили воздух из комнаты. Стынет чай,
– Эх, шарабан мой, да шарабан,
А ты, мальчишка, да не скучай!
Засинели стёкла,
сыплет снег,
бело и тепло,
В передней кашляют, и стучат калоши,
Соседний фонарь мигает сквозь стекло,
Качается – к нему привязана лошадь.
На сегодня довольно. Пройдёмся, что ли,
Надень свою шубку беличью и улыбнись.
На крыльце сугробы, ветер на воле
Срывает с вяза последний лист.
Как в сказке: лежат сугробы, капает с крыши,
Чернеют наши следы за высоким крыльцом… –
Наташа, как весело здесь в затишье,
Как весело грустить и жить вдвоём.
28 октября 1926