Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, военный корреспондент центральных газет, Ленинград:
26 июня.
В 9 утра стрелял в тире из пистолета. Бью кучно, но пули прошли несколько вниз, влево от десятки. Надо потренироваться. Обстрел, свист снарядов...
На Ленинградском и Северо-Западном фронтах оперируют «старые знакомые»: эскадра Гинденбурга. Мы ее помним по переходу КБФ из Таллина в Кронштадт.
Севастополь дерется упорно, отбиты ожесточенные атаки немцев. От всей души послал телеграмму Политуправлению Черноморского флота: от писателей Балтики — сверхгероям-севастопольцам.
Наши оставили Купянск. Удержатся ли на реке Оскол или уже отходят в степь?..
Черноморцы и бойцы южной Приморской группы отбивают штурмы немецко-румынских дивизий. Четыре немецкие дивизии разгромлены, две румынские тоже. Огромный урон нанесен 24-й и 170-й немецким дивизиям и 4-й горно-стрелковой румынской дивизии. Уничтожено 150 танков и несколько сот самолетов (из воззвания Военного совета Черноморского флота)...
Агентство Рейтер сообщает, что в Дюнкерке, на Крите, в Гонконге, Тобруке, Ливии и пр. за время войны сдалось в плен 174 760 английских солдат и офицеров... Жаль! Это гарнизоны, которые могли бы биться, нанося потери врагу и выигрывая время.
У памятника Кутузову на маленьком газоне посеян табак. Кем? Может быть, постовым милиционером?
Георгий Князев, историк-архивис, 55 лет, Ленинград:
26 июня. 370[-й] день войны. Пятница. Получил письмо от П. Г. Шидловского из Казани. Пиши о том. что в марте был вызван в Свердловск, к президенту. В поезде почувствовал себя нездоровым. По приезде в Свердловск выяснилось, что он заболел сыпным тифом, пролежал там около месяца в больнице. Все-таки, несмотря на слабость в мае присутствовал на заседании Общего собрания Академии наук.
Итак, значит, тяжелая болезнь, а не что-либо другое — причина его столь длительного молчания. Сын его, 17-ти лет, работает в Казани на оборонном заводе. Живут они по-прежнему в Казани, но Президиум должен переехать в Свердловск. Письмо грустное. По-видимому, Шидловский еще недостаточно хорошо себя чувствует.
Всеми делами в Академии сейчас ведает вице-президент наш старый знакомец В. П. Волгин, занявший место О. Ю. Шмидта. Совершенно для нас неожиданная перемена в карьере этого слишком умного [человека], более дипломата, чем ученого. Этого, конечно, нет в письме. Оно написано для военной цензуры. Читаю это между строк.
Мое дело о профессорском научном звании уткнулось в Волгина и заглохло. Ко мне он всегда был холоден и слишком осторожен. В одном нельзя отказать В. П. Волгину — в уме.
Сегодня написал и отослал ответное письмо.
Ждали приезда в Ленинград академика, вице-президента Леона Абгаровича Орбели, но сегодня он не приехал.
На службе не было Цветниковой — ездила за травой для пропитания, и Модзалевской — распухла рука, ушибленная на огородных работах в воскресенье. Полазившая по полкам только что назначенная комендантом Свикуль сегодня еле передвигается. Старушка Матрена Ефимовна на глазах тает, делается прозрачной и тоненькой, как высохший клоп. И с таким трудом налаженная мною работа опять разлаживается...
С чувством очень большой горечи сознаю это, но с еще большим упорством продолжаю налаживание работы. На четыре дня уже прошло лето. В большом страхе ленинградцы пред наступающей зимой. Беседовал с М. Ф.
— Переживем? — спрашивает она.
— Переживем, — отвечаю.
— А, может быть, и погибнем?
— А может быть, и погибнем, — отвечаю я.
Диалог наш на этом заканчивается.
Сегодня опять стервятники обстреливали город. Проклятая музыка — визг и вой летящих где-то над крышами домов снарядов — продолжалась, к счастью, недолго.